Когда я взрослым стану
Я все позволю сыну:
Руками есть сметану
и прыгать мне на спину,
Валяться на диване,
На стенке рисовать,
Жука хранить в кармане,
Лица не умывать,
Кричать,
По лужам бегать,
Спилить у стула ножки,
Не спать и не обедать,
Скакать верхом на кошке,
Крутить в часах пружину,
Пить воду из-под крана…
Я все позволю сыну,
Когда я взрослым стану!
Ты, говорят, пред жизнью виновата,
Что не была светла и весела…
Но в юности не принца, а солдата
Ты с поля боя, Золушка, ждала.
А ласковые феи за тобою
Не присылали золотых карет.
И ты, невеста, сделалась вдовою,
Навек вдовою в девятнадцать лет.
Бывает — у невесты отбивает
Разлучница любимого ее…
Война не отбивает — убивает.
Я говорю не только про твое.
Вас было много, Золушек безвестных,
Чьи руки перепачканы в золе,
Чьи женихи, не возвратясь к невестам,
Лежали молчаливые в земле.
И вы сжились с бедой, с военным хлебом,
С морщинками на молодом лице.
Вы башмачка под черным звездным небом
Не оставляли на чужом крыльце.
А годы шли. Кареты мчали мимо
На бал других.
Но, строги и тихи
Вы знали только труд неутомимый
И не вошли в легенды и стихи.
Но если б все пересчитав утраты,
Строка вам дань по праву отдала,
Она бы не казалась виноватой,
Что не была светла и весела.
Я помню вас не в пышных бальных залах,
Не в туфельках хрустальных, не в парче,
А у теплушек ночью на вокзалах
С картофельною тяпкой на плече.
