Всех, кто утром выйдет на простор,
Сто ворот зовут в сосновый бор.
Меж высоких и прямых стволов
Сто ворот зовут под хвойный кров.
Полумрак и зной стоят в бору.
Смолы проступают сквозь кору.
А зайдешь в лесную даль и глушь,
Муравьиным спиртом пахнет сушь.
В чаще муравейники не спят —
Шевелятся, зыблются, кипят.
Да мелькают белки в вышине,
Словно стрелки, от сосны к сосне.
Этот лес полвека мне знаком.
Был ребенком, стал я стариком.
И теперь брожу, как по следам,
По своим мальчишеским годам.
Но, как прежде, для меня свои —
Иглы, шишки, белки, муравьи.
И меня, как в детстве, до сих пор
Сто ворот зовут в сосновый бор.
Покрывалом огня укутал тебя свет.
Не здесь ты, мертвенно бледна; тебя напротив –
извечные спирали сумерек заката,
что обвивают, обходя снаружи.
Нема, моя подруга,
одна в одиночестве этого времени мёртвых
и полная огненной жизнью,
прямая наследница дня, что разрушен.
От солнца соцветье берёт твоё тёмное платье.
От ночи великие корни
вдруг из души у тебя прорастают,
и наружу выходят в тебе потаённые вещи,
так что бледно-лазуревый люд,
вот только рождённый тобою, питают.
О грандиозная и плодовитая и милая рабыня
той вечной круговерти чёрного и золотого:
пряма, дерзая добивается созданья столь живого,
что увядают у неё цветы, и наполняется она печалью.
