Когда я вырасту большой, я снаряжу челнок.
Возьму с собой бутыль с водой
И сухарей мешок.
Потом от пристани веслом
Я ловко оттолкнусь,
Плыви челнок! Прощай, мой дом!
Не скоро я вернусь.
Сначала лес увижу я,
А там, за лесом тем,
Пойдут места, которых я
И не видал совсем.
Деревни, рощи, города,
Цветущие сады,
Взбегающие поезда
На крепкие мосты.
И люди станут мне кричать:
«Счастливый путь, моряк!»
И ночь мне будет освещать
Мигающий маяк.
Анне Буниной
Она вздыхала так:
«Мной матушка скончалась»,
мешая кочергой в печи свою печалость,
и не лежать, ни сесть от боли не могла,
и так жила она в предсмертье на коленях,
и на неё в мучительных моленьях,
чуть золотой лицом от искр в поленьях
Бог, побледнев, смотрел из красного угла.
Прабабка всех —
и Анны, и Марины,
Одоевцевой, и Раисы Блох,
она всех женщин пишущих мирила,
но тут, к несчастью, не помог и Бог.
Когда из живота чекисты Ольге
ребёнка вышибали сапогом, —
кровавые ошмётки и осколки
из Анны Буниной
и красной комсомолки
над всей Россией реяли кругом.
И, Беллы Ахмадулиной пра-пра,
под шляпой,
сметанной парижистой иголкой, —
она явилась к Сахарову в Горький
и хризантемами с..сотов прорвала.
Есть в женщинах-поэтах постоянность
достоинства,
в отличие от нас.
Та Анна на коленях настоялась
за них за всех.
Вот кто —
не Бог их спас.
