Где-то милая? Далеко,
На совдепской на земле.
Ходит, бродит одиноко,
Ест солому, спит в золе.
Или, может, изменила,
Поступила в Нарпродком?
Бриллианты нацепила
И сидит с большевиком?
Провожала, так недаром
Говорила мне: ну что ж?
Подружусь я с комиссаром,
Если скоро не придёшь.
Нет, не верю! Сердце чисто,
И душа её верна.
Не полюбит коммуниста,
Не таковская она.
Голодает, холодает, —
Не продаст чертям души.
Наше войско дожидает:
Где мой милый? Поспеши!
Я в томленьи ежечасно,
Где же друг? Освободи!
Убери ты этих красных…
Милый, белый мой, приди!
Слышу, слышу, верь заклятью!
Мы готовы, мы идем!
Все нагрянем буйной ратью,
Красных дьяволов сметем.
Или кони наши — клячи?
Братья, други, все ко мне!
Иль у вас никто не плачет
На родимой стороне?
Освоена, но не воспета,
грязна, прекрасна, глубока
за теплым камнем парапета,
как сон подростка, та река.
Состав воды давно опален,
давно остыл к ней рыболов.
И внятен плеск былых купален
тому лишь, кто седоголов.
Все это, в общем-то, нормально,
хотя и жалко той реки.
Судьба горланит: — Вира! Майна!.. —
и мы глядим из-под руки
на чудеса родного града,
все понимая и смеясь
тому, что нас ему не надо,
ну а у нас одна досада:
что, мол, времен прервалась связь.
Вот, Гамлет, в чем твоя ошибка:
та связь не рвется никогда…
Ловись, ловись, златая рыбка.
Теки, проклятая вода.
