Я помню: мы вдвоем сидели на скамейке.
Пред нами был покинутый источник
и тихая зелень.
Я говорил о Боге, о созерцании и жизни…
И, чтоб понятней было моему ребенку,
я легкие круги чертил на песке.
И год минул. И нежная, как мать, печаль
меня на ту скамейку привела.
Вот покинутый источник,
та же тихая зелень,
те же мысли о Боге, о жизни.
Только нет безвинно умерших, невоскресших слов,
и нет дождем смытых,
землей скрытых,
моих ясных, легких кругов.
В тёплых мальвах и в черёмухе ограда,
Плющ зелёной занавеской у окна.
Пропадаю – никакого с сердцем сладу,
Прихожу сюда, когда цветёт луна.
Прихожу сюда, когда плеснёт в колодце
Золотым хвостом упавшая звезда.
Дверь откроет, обомрёт и улыбнётся –
Кареглаза и нежна, и молода.
Как поют в ночи невидимые трубы,
Как взлетает моё сердце и парит!
И она мне что-то тихо, губы в губы,
Что-то ласково и сладко говорит.
И всё ярче, всё пышней в оконной яме
Неба звёздного полночная парча.
И платок её с цветами и кистями
На пол падает с округлого плеча.
В тёплых мальвах и в черёмухе ограда,
В тонких пальцах только ласковая дрожь:
«Не ищи другую, милый мой, не надо,
Ты другой такой вовеки не найдёшь…»
Не нашёл. И эта встреча не вернётся.
Оттого в душе такие холода.
Не плеснёт уж мне таинственно в колодце
Золотым хвостом упавшая звезда.
