Две музы на пути его сопровождали:
Одна, — как бы ночным туманом повита,
С слезою для любви, с усладой для печали, —
Была верна, как смерть, — прекрасна, как мечта;
Другая — светлая, — покровы обличали
В ней девы стройный стан; на мраморе чела
Темнел пахучий лавр; её глаза сияли
Земным бессмертием, — она с Олимпа шла.
Одна — склонила путь, певца сопровождая
В предел, куда ведёт гробниц глухая дверь
И, райский голос свой из вечности роняя,
Поёт родной душе: «благоговей и верь!»
Другая — дочь богов, восторгом пламенея,
К Олимпу вознеслась, и будет к нам слетать,
Чтоб лавр Жуковского задумчиво вплетать
В венок певца — скорбей бессмертных Одиссея.
Мой маршрут красив и долог:
Мимо сосен, мимо ёлок…
В белый лес ведёт лыжня,
Зимней сказкою маня.
Ёлки — белые фигуры…
Ведьмы, лешие, авгуры?
Привидения, монахи?
Или просто ахи-страхи…
Снеговые изваянья
Ждут, как чуда, заклинанья.
Кто его произнесёт?
Кто растопит снег и лёд?
Зимний лес зашевелится,
И ожившей вереницей
По сугробам, по лыжне
Ёлки двинутся ко мне…
Крепко лапами обнимут,
Над лыжнёю приподнимут,
Всунут в снежную одёжу,
Стану я фигурой тоже…
Закачаю снежной лапой,
Позабуду маму с папой,
Буду белым изваяньем
Жить под северным сияньем…
Вдруг о палку я запнулся,
Растянулся… и очнулся!
Сбросил морок, поднажал
И из леса убежал!
