Зачем ты говоришь раной,
алеющей так тревожно?
Искусственные румяна
и локон неосторожный.
Мы разно поем о чуде,
но голосом человечьим,
и, если дано нам будет,
себя мы увековечим.
Протянешь полную чашу,
а я — не руку, а лапу.
Увидим: ангелы пашут,
и в бочках вынуты кляпы.
Слезами и черной кровью
сквозь пальцы брызжут на глыбы:
тужеет вымя коровье,
плодятся птицы и рыбы.
И ягоды соком зреют,
и радость полощет очи…
Под облаком, темя грея,
стоят мужик и рабочий.
И этот — в дырявой блузе,
и тот — в лаптях и ряднине:
рассказывают о пузе
по-русски и по-латыни.
В березах гниет кладбище,
и снятся поля иные…
Ужели бессмертия ищем
мы, тихие и земные?
И сыростию тумана
ужели смыть невозможно
с проклятой жизни румяна
и весь наш позор осторожный?
Ты сказала: «Приду на свиданье
В восемь. Жди у Никитских ворот».
Как заманчиво ожиданье.
Если веришь, что скоро придет…
Слишком медленно движутся стрелки.
Восемь. Девять. Ты все не идешь.
Опустели на сквере скамейки.
Начинает накрапывать дождь…
Лето кончилось. Близится осень.
Осыпаются липы в саду.
Ты сказала, чтоб ждал тебя в восемь.
Я все так же доверчиво жду.
Говорят – Сколько пущено сплетен
Про веселую свадьбу твою!..
Говорят, у тебя уже дети.
Говорят, что ты любишь семью…
Между нами растет расстоянье,
Вслед за годом проносится год.
Ты опаздываешь на свиданье,
Я все жду у Никитских ворот…