Сколько ни читал, увы,
Не осилил и главы
Откровения святого
Иоанна Богослова.
Не по мне был этот пыл —
Смесь возмездия и гнева:
«Третий ангел вострубил…
И звезда упала с неба…
Имя сей звезде Полынь…»
(Что иначе — чернобыльник.)
А в Чернобыле теплынь,
Воздвигается могильник.
По шоссе везут бетон.
Щебень, трубы для азота.
Тут работа на потом
И на двести лет забота.
…Богослов был верой тверд,
И его не переспоришь…
Он предрек, что треть всех вод
Смертная загубит горечь.
Взял откуда Богослов
Для пророчеств основанья?
…Так что не до рапортов,
Тушей и соревнованья,
Не до громкого всего,
Не до перевыполненья…
И какое ж торжество,
Ежели захороненье?
Мне грозный ангел лиры не вручал,
рукоположен не был я в пророки,
я робок был, и из других начал
моей подспудной музыки истоки.
Больной лежал я в поле на войне
под тяжестью сугробного покрова.
Рыдание, пришедшее ко мне —
вот первый повод к появленью слова.
И не внимал я голосу творца,
но чувствую, что оставляет сила —
кровь отошла нежданно от лица
и к сердцу на мгновенье подступила.
И жалобы моей полночный крик
средь тишины, заполнившей траншею,
был беззащитен, но и был велик
одною лишь истошностью своею.
И был тогда, признаюсь, ни при чём,
когда больной дышал я еле-еле,
тот страшный ангел с огненным мечом,
десницей указующий на цели.
