Пусть другие громогласно
Славят радости вина:
Не вину хвала нужна!
Бахус, не хочу напрасно
Над твоей потеть хвалой:
О, ты славен сам собой!
И тебе в ней пользы мало,
Дар прямой самих богов,
Кофе, нектар мудрецов!
Но сколь многих воспевало
Братство лириков лихих,
Даже не спросясь у них!
Жар, восторг и вдохновенье
Грудь исполнили мою —
Кофе, я тебя пою;
Вдаль мое промчится пенье,
И узнает целый свет,
Как любил тебя поэт.
Я смеюся над врачами!
Пусть они бранят тебя,
Ревенем самих себя
И латинскими словами
И пилюлями морят —
Пусть им будет кофе яд.
О напиток несравненный,
Ты живешь, ты греешь кровь,
Ты отрада для певцов!
Часто, рифмой утомленный,
Сам я в руку чашку брал
И восторг в себя впивал.
Стол деревянный под навесом,
речивых тостов череда,
и между пиршеством и лесом
спешит прозрачная вода.
На блюде лобио зелёный,
левей — близнец его — шпинат,
и ачмы пухлой пыл слоёный,
и проперчённый маринад.
Душистой коркой загрубели
индейки сочные бока,
к ним грациозный сацибели
добавит запах чеснока.
Сыр золотистый в хачапури
чуть вяжет зубы и язык;
с налипшей гарью — на шампуре
слегка обугленный шашлык.
…Всё реже тосты поднимали,
всё чаще пили без затей;
в тарелках — тина из ткемали,
засохшая среди костей.
Гортанная воркует фраза,
но всё бессвязней разговор;
однообразный голос саза,
и склоны меркнущие гор.
