У всех бывают слабости минуты,
такого разочарованья час,
когда душа в нас леденеет будто
и память счастья
покидает нас.
Напрасно разум громко и толково
твердит нам список радостей земных:
мы помним их, мы верить в них готовы —
и все-таки не можем верить в них.
Обычно все проходит без леченья,
помучит боль и станет убывать,
а убивает
в виде исключенья,
о чем не стоит все же
забывать.
Ранним утром с похмелья ловлю
влажный воздух василеостровский…
Ранних — я вас вовеки люблю,
ранний Уфлянд и ранний Горбовский!
Ранний Ленька и ранний Олег!
Все мы ранние, все молодые,
и поем Городницкого “Снег”,
и горняцких своих эполет
драим буквы, почти золотые.
Ранний Рейн, ранний Бобышев! Рань
ленинградская! ранний Голявкин!..
Не вернуть тот потерянный рай
в Ленинграде моем ненаглядном!
Приезжаю — но нет никого,
нет ни в городе, ни в Комарово.
Вдруг пойму: нет меня самого,
начинающего, молодого.
Где тот юноша, вышедший в путь?..
Не забыть бы, где лево, где право!..
Не забыть бы добром помянуть
двух апостолов, Глеба и Дара!
Целый в памяти иконостас
всех уехавших или ушедших.
Мы ли смотрим? они ли на нас?
мы ли или они нас утешат?
Не докличусь их, не дозовусь
из могил или из эмиграций…
Ваши лица твержу наизусть,
дорогие мои ленинградцы!
Вот вы все: Саша Ку, Саша Шу,
удивленно-скептический Лева…
А увижу вас — что вам скажу?
Издалёка гляжу умиленно.
