Приникни головкой твоей
Ко мне на холодную грудь
И дай по плечам отдохнуть
Извилистым змеям кудрей.
Я буду тебя целовать,
Шептать бред взволнованных грез,
Скользящие пряди волос
Сплетать и опять расплетать…
И я позабуду на миг
Сомнений безжалостный гнет,
Пока из кудрей не мелькнет
Змеи раздвоенный язык.
Из окон монастыря
В темноту ночей безлунных
Льется свет. Обитель полнят
Призраки монахинь юных.
Неприветливо-мрачна
Урсулинок вереница;
Из-под черных капюшонов
Молодые смотрят лица.
Пламя зыбкое свечей
Растеклось краснее крови;
Гулкий камень обрывает
Шепот их на полуслове.
Вот и храм. На самый верх
По крутым взойдя ступеням,
С хоров тесных имя божье
Призывают песнопеньем.
Но в словах молитвы той
Исступленный голос блуда:
В рай стучатся души грешниц,
Уповая лишь на чудо.
«Нареченные Христа,
Из тщеславия пустого
Кесарю мы отдавали
Достояние Христово.
Пусть иных влечет мундир
И гусар усы густые,
Нас пленили государя
Эполеты золотые.
И чело, что в оны дни
Знало лишь венок из терний,
Мы украсили рогами
Без стыда норой вечерней.
И оплакал Иисус
Нас и наши прегрешенья,
Молвив благостно и кротко:
«Ввек не знать вам утешенья!»
Ночью, выйдя из могил,
Мы стучим в господни двери,
К милосердию взывая, —
Miserere! Miserere!
Хорошо лежать в земле,
Но в святой Христовой вере
Отогреть смогли б мы душу, —
Miserere! Miserere!
Чашу горькую свою
Мы испили в полной мере,
В теплый рай впусти нас грешных, —
Miserere! Miserere!
Гулко вторит им орган,
То медлительно, то быстро.
Служки призрачного руки
Шарят в поисках регистра.
