Лежу в земле, и сон мой смутен…
В открытом поле надо мной
Гуляет, волен а беспутен,
Январский ветер ледяной,
Когда стихает ярость бури,
Я знаю: звезд лучистый взор
Глядит с темнеющей лазури
На снежный мертвенный простор.
Порой во сне, сквозь толщь земную,
Как из другого мира зов,
Я глухо слышу, жутко чую
Вой голодающих волков.
И бредом кажется былое,
Когда под солнечным лучом
Качалось поле золотое,
И я был каплей в море том.
Иль день, когда осенней нивой
Шел бодрый сеятель, и мы
Во гроб ложились, терпеливо
Ждать торжествующей зимы.
Лежу в могиле, умираю,
Молчанье, мрак со всех сторон…
И всё трудней мне верить маю,
И всё страшней мой черный сон…
Impérial, royal, sacerdotal, comme une
République Française en ce Quatre-vingt-treize
Brûlant empereur, roi, prêtre dans sa fournaise,
Avec la danse, autour, de la grande Commune ;
L’étudiant et sa guitare et sa fortune
À travers les décors d’une Espagne mauvaise
Mais blanche de pieds nains et noire d’yeux de braise,
Héroïque au soleil et folle sous la lune ;
Néoptolème, âme charmante et chaste tête,
Dont je serais en même temps le Philoctète
Au cœur ulcéré plus encor que sa blessure,
Et, pour un conseil froid et bon parfois, l’Ulysse ;
Artiste pur, poète où la gloire s’assure ;
Cher aux femmes, cher aux Lettres, Charles Morice !
