Я видел много городов,
И малых и больших,
Я слышал сонмы голосов,
Гудящих в стенах их.
Я видел склоны грозных гор,
Ширь радостных морей,
Я знал восторг, я знал позор,
Все омуты страстей.
Что ж мне осталось в мире сем?
Он предо мной — как склеп.
Я песни пел, — и вот я нем,
Я видел огнь, — и слеп!.
Я помню: ненависть, любовь,
Молитвы, ужас, бред…
Ужели начинать мне вновь
Весь круг былых побед?
Где новый Дант? другой Шекспир?
Невиданный закат?
Я до конца прошел весь мир,
И нет путей назад!
Земного было мало: три избенки,
стоявших сиротливо на отлете,
да три ограды, снегом заметенных;
корова в стайке; у соседки Груни —
еще овца; в избе — коптилка, сумрак,
угрюмые сутулые фигуры
людей; а если вглядываться в мрак,
напротив — тополь, мощный великан,
он здесь — единственная вертикаль
(его потом сломает летом буря).
Зато чего хватало — это неба:
над плоскостью земли, прикрытой снегом,
оно росло гигантски, непомерно,
земля была лишь крохотным довеском
к буханке неба,— странное сравненье,
понятное, но небом не наешься.
А может быть, наешься? Может быть,
жить будешь небом, небом будешь сыт?
Фантазия? Фантастика? Прорыв
из времени войны во времена,
когда другое время — невойна,
когда другие подрастут, и хлебом
их не корми — Ефремовым и Лемом?
А может быть?..
