Мы — двое, брошенные в трюм,
В оковах на полу простертые.
Едва доходит в глуби мертвые
Далеких волн неровный шум.
Прошли мы ужасы Суда,
И приговоры нам прочитаны,
И нас влечет корабль испытанный
Из мира жизни навсегда.
Зачем же ты, лицом упав
На доски жесткие, холодные,
Твердишь про области свободные,
Про воздух гор и запах трав!
Забудь о радостных путях,
Забудь благоуханья смольные,
Наш мир — недели подневольные,
Наш мир — молчанье, мрак и прах.
Но в миг, когда, раскрывши дверь,
Палач поманит нас десницею,
Останься пленною царицею,
Мне руку скованную вверь.
Мы выйдем с поднятым челом,
На мир вечерний взглянем с палубы,
И без упрека и без жалобы
В челнок последний перейдем.
Небо — ясное.
Земля черна.
Дождь незаметен, прошёл, но осталась
чья-та ладонь лежать.
На моих бёдрах влага — как Юпитера старость.
Свет и радость.
Август повсюден.
Греет снег, греет жара,
только рифма и ритм сбивчив,
покуда я в никуда
разобран и восприимчив.
Просто собачка.
Просто деревце.
Маленькие смерти, и говорения умирание.
Я остался бы в ком-то,
но обманчиво вдохновение,
как и молчание.
Под пятой ничей суд.
Но доброта после.
Милосердие не ищет путей слишком лёгких.
Я слишком поздно разослан
по чужим скатертям, простыням и подоконникам,
чтобы решать несуществующие вопросы,
складируя самоубийства по вторникам.
