Увидеть с улицы грохочущей
Вершины снежных гор, —
Неизъяснимое пророчащий
Зазубренный узор;
Отметить монастырь, поставленный
На сгорбленный уступ.
И вдоль реки, снегами сдавленной,
Ряд кипарисных куп;
Вступив в толпу многоодежную,
В шум разных языков,
Следить чадру, как дали, снежную,
Иль строгий ход волов;
Смотреть на поступи верблюжие
Под зеркалом-окном,
Где эталажи неуклюжие
Сверкают серебром;
Пройдя базары многолюдные,
С их криком без конца,
Разглядывать остатки скудные
Грузинского дворца;
В мечтах восставить над обломками
Пленителен: молвы:
Тамары век, с делами громкими,
И век Саят-Новы;
Припоминать преданья пестрые,
Веков цветной узор, —
И заглядеться вновь на острые
Вершины снежных гор.
Они, видать, не поняли посланий,
А лето догорело вперемешку с Солнцем, пухом
Холод сплёл с сердцами тысячи апатий
И закатные огни давно уже потухли
Свет в коробках из бетона стал теплее
И ярость вмёрзла в трещины дорог
Осень и дома друг друга холят и лелеют
Пейзаж краснеет и желтеет за окном
Но лозунги покроют новой краской,
Такой же яркой, такой же красной,
Такой свободной, такой опасной
Как взгляды новой, как мысль ясной.
А в пустоте по-прежнему гниют металлоконструкции
Сожгите в огне старое до грамма, до унции
Ровно месяц у царей, обвинённых в проституции —
Таковы слова последней осени до революции!
