Обманули твои, ах! поцелуи,
Те, что ночь напролет я пил, как струи.
Я мечтал навсегда насытить жажду,
Но сегодня, как Скиф, без кубка стражду.
Ты солгал, о Насон, любимец бога!
Нет науки любви. И, глядя строго,
Беспощадный Амбр над тем хохочет,
Кто исторгнуть стрелу из сердца хочет.
Должно нам принимать богов решенья
Кротко: радости и любви мученья.
Повис в горах заснеженный ручей,
поток камней остановился в беге,
и спутник мой устало о ночлеге
уже твердил,
стучась ладонью в дверь.
Вставала жизнь, как горная страна,
и полз валун по глине через тучи,
и обрывались альпинисты с кручи,
и осыпались в землю семена.
Как звезды, раскрывали лепестки
цветы колючие и просто голубые.
А на вершинах гор снега слепые
преобразило время в ледники.
Прошла война, — так думал человек:
гора лежала, как разбитый череп.
Внизу, на дне Черекского ущелья,
сорвавшись с неба, пенился Черек.
Но к сердцу мне припал Донгуз-Орун,
большой хребет, сияющий на солнце,
и озеро продолговатым глазом
из ледника глядело на меня.
Мы шли туда,
где вечные снега,
где солнечные скалы и поляны,
где пьют туристы пузырьки нарзана,
пружиня на локтях у родника.
Где пастухи едят овечий сыр
и смотрят из-под шляп широкополых,
и облака висят на скалах голых,
и горы ограничивают мир.
И человек,
затерянный во льду,
где вмерзла кость медвежьего оскала,
глядит в небесный глаз, зажатый в скалах,
небесным глазом, вспыхнувшим во лбу!
