Еще в мечтах чернеют стрелы
Твоих опущенных ресниц;
Но день встающий, призрак белый,
В пепл обращает угль горелый,
Пред правдой властно клонит ниц.
Еще мечта нежна, как голос
Волынки, влившейся в рассвет,
Дрожит, как с ветром свежий колос,
Но щеки жжет мне белый волос,
Немая память долгих лет.
Клятв отзвучавших слишком много
И губ, томивших в темноте.
Полмира сжав, моя дорога
По горным кряжам всходит строго,
Ах, к той вершительной мете!
День торжествует, Солнце лепит
Из туч уборы древних жриц,
Вот-вот мир пламенем оцепит…
Но в глубях тихих — черный трепет
Твоих опущенных ресниц.
Я встретился с той ладной, как кипарис, прекрасной, —
Лишь бровью повела.
С повадкою усладной ты зов послала страстный —
Пойдем, мол, и — ушла!
Ей — дерзкой, огнесловой, как самоцвет пунцовой,
Дарован взор бедовый,
И я, на все готовый, смятенным стал, несчастный, —
Мой ум сгорел дотла.
За локон ее черный, за нрав ее задорный
С хвалою непритворной
Сто жизней бы покорно я отдал бы безгласно, —
Она меня сожгла.
Блестя красою статной, она ушла обратно —
Грудь мне пронзив стократно,
Презрев тысячекратно, она повадкой властной
Жизнь у меня взяла.
Машраба волей рока сгубила ты жестоко, —
О, сколь ты грозноока!
Ты речь ведешь — далеко всем слышен ежечасно
Твой зов, что злее зла!
