Я — первый, до века восставший,
Восставший до начала веков.
Я — первую заповедь давший:
Есть много богов.
О, будемте все, как боги,
Познавши добро и зло.
К совершенству путей есть много,
Их безмерно число.
Я начал для всех борьбу роковую,
За свободу идет борьба;
Победитель, за вас о победе тоскую,
И тут не властна судьба.
Кто как ни говори, что будто нет страстей
В животных и других, какие меж людей,
А зависть в них бывает,
И, может быть, людской еще не уступает.
Свист соловья каков, известно без того,
Чтобы хвалить его.
Что ж? Вздумай на него воронья чернь озлиться
Из зависти, что он, когда бы петь ни стал,
Всех голосом своим прельщал.
«Нам должно, — говорят друг другу, — согласиться,
Чтоб соловью не дать уж больше отличиться,
Всем вместе с ним запеть, когда он петь начнет,
То голос весь его за нашим пропадет;
А если он и тут над нами верх возьмет,
Так будем сказывать, что дурно он поет,
Всем тем, которые ни стали б им прельщаться.
Что, долго ли ему и впрям торжествовать,
А нам с стыдом пред ним, воронам, оставаться?»
И только соловей свистать —
Воронье стадо ну кричать!
Но голос соловья не только не терялся, —
Приятнее еще по роще раздавался.
Другой бы голос, может быть…
Да голос соловья хотели заглушить!
Теперь хотел бы я спросить,
Кого с воронами поставить здесь в сравненье?
Мое бы мненье,
К ним сочинителей негодных применить,
Которые на стать воронью поступают,
Когда на авторов хороших нападают
И клеветой хотят их славу помрачить.
