Еще надеяться — безумие.
Смирись, покорствуй и пойми;
Часами долгого раздумия
Запечатлей союз с людьми.
Прозрев в их душах благодатное,
Прости бессилие минут:
Теперь уныло-непонятное
Они, счастливые, поймут.
Так. Зная свет обетования,
Звездой мерцающий в ночи,
Под злобный шум негодования
Смирись, покорствуй и молчи.
Солнечно. Снег ноздреватый и старый
тает, как будто горит.
Лес, на ветру разминая суставы,
черный покуда стоит.
Сосны кой-где зеленеют да елки.
Влагой вскипают ложки.
Русские бабы разбитым проселком
тащат на спинах мешки.
На лошадях бы в такую дорогу —
пусть отдыхают пока…
Ждали:
придут мужики на подмогу —
два лишь пришли мужика.
— Ох, упаду я, наверно, Анютка,
в глазыньках стало темно… —
Русские бабы
в дырявой обутке
тащат на спинах зерно.
(Груз дорогой был доставлен на пристань
с первым гудком на реке.)
Верст шестьдесят до колхоза —
не близко,
даже когда налегке…
— Горстку сжевать бы…
Ты слышишь, Елена?
Горсть?..
— Не дразни, сатана! —
Русские бабы
в грязи по колено,
тащат в мешках семена.
Ну и дорога… Все круче и круче.
Вот наконец и ночлег.
Сунут в печурку сырые онучи,
вынут из торбочек хлеб —
черные,
с примесью всякой кусочки…
Молча присядут к столу
и, повечеряв с крутым кипяточком,
лягут впокат на полу.
Утром
(Ой, нет небольного местечка!)
еле поднимут мешки
и терпеливо начнут от крылечка
трудные мерять шажки.
…В полдень у склада Рожкова Надёха,
что возглавляет колхоз,
встретит их: — Господи! —
скажет со вздохом. —
Кажется, прибыл обоз…
