В Слепом овражке собрались все ребята. Были тут и Грицько и Ничипор. Пришли из Ярыжек Игнат с Федькой. Не хватало только Мазина с Русаковым. Они все еще не возвращались из своего путешествия. Перед сбором Игнат долго советовался о чем-то с Трубачевым. Саша Булгаков, стоя на часах, с радостной улыбкой прислушивался к тому, что происходит в овражке. Там, на затонувшей коряге, удобно расположившись на толстых корнях, ребята слушали Генку. Генка сидел на самом почетном месте. Лицо у него было усталое, темная, обветренная кожа туго натянулась на скулах, на висках обозначились ямки, но карие глаза сияли.
— …Я чую — выстрел… один, другой… Я до Гнедка… А тут… Митя ваш из кущей як выскочит! Рубаха на нем порвана, задохнулся весь. — Генка обвел ребят затуманившимся взглядом. — Ну и… отдал я ему коня…
— Ускакал он? — живо спросил Одинцов.
— Ускакал…
Малютин обнял Генку за шею:
— Митя хороший, он не обидит Гнедка! Ты не бойся, Генка.
Игнат встал. Растроганная улыбка лишала его обычной степенности, но голос звучал торжественно.
— Товарищи! — Он обвел всех взглядом и остановился на Генке. — Я так думаю, товарищи: если человек сделал плохой поступок, то его надо наказать, и это будет правильно. Гена Наливайко, наш ученик и пионер, за плохой поступок против дисциплины лишился галстука… Галстук у него отобрали… — Игнат снова обвел взглядом всех присутствующих. — Верно я говорю?
— Верно… — неохотно подтвердили ребята.
Генка забеспокоился, сжал сухие губы и исподлобья следил за Игнатом. Игнат повысил голос:
— Но Гена Наливайко не такой человек, чтобы на него не можно было надеяться… Он человек верный, и когда подойдет такая минута, то он так поступит, как другому не поступить. Я то хочу сказать, товарищи, что Генка не испугался выстрелов и не ускакал, а отдал комсомольцу Мите своего коня… Поступок это хороший, пионерский. И, значит, так мы и порешим, что Гена Наливайко свой галстук заслужил! Кто согласен, поднимайте руки!
— Все! Все согласны! — дружно откликнулись ребята.
Саша выглянул из-за кустов:
— Потише, а то слышно очень!
— Добре. Ну, а раз все согласны, так я передаю пионеру Гене Наливайко его галстук.
Игнат торжественно вытащил из-за пазухи красный галстук. Генка вспыхнул.
— Бери, бери, Генка!.. Ну да чего! Бери! — зашумели ребята.
Генка осторожно взял галстук, повязал его на шею. Гузь шлепнул его по спине:
— Добрый хлопец!
Грицько, протягивая через все головы руку, улыбался:
— Давай свою руку. Гена! Давай сюда!
Васек был растроган и хотел что-то сказать, но Ничипор вдруг зашевелил в воздухе пальцами и, потоптавшись на коряге, поднялся.
— Я тоже хочу держать речь насчет нашего Гены и, конечно, про себя скажу… — Он кашлянул в кулак и, переставив свою ногу на ногу Федьки, продолжал, не обращая внимания на то, что Федька Гузь крепко двинул его ногой и стукнул по спине. — Я, конечно, прошлым летом тонул… И, конечно, был я в плохом положении — ухватиться не за кого. Ну, утопленник, да и все!
— Утопленник, а на ноги лезет! — проворчал Гузь.
У ребят заблестели в глазах насмешливые искорки.
— Ну и что? Выплыл?
Ничипор вытащил из кармана платок, не спеша вытер нос и невозмутимо продолжал:
— Конечно, я давай кричать…
— А что ты кричал? — с интересом спросил Одинцов.
— Караул! — бросил Грицько и, опрокинувшись навзничь, залился смехом.
Ребята тоже расхохотались, даже Генка засмеялся. Васек рассердился:
— Ребята, не дело!
Все замолчали.
— Ну, так что ты кричал? — побаиваясь Трубачева, тихо спросил Коля Одинцов.
Ничипор повернулся к нему всем своим нескладным телом и неожиданно сказал:
— А вот полезай под воду, тогда и узнаешь, что кричал!
— Го-го-го! — загоготали опять ребята.
Игнат нахмурился:
— Федька, стукни по шее вон тому тонкому, — ты ближе сидишь.
— Кому? Мне? — вскочил Одинцов.
— Хоть и тебе. Чтоб не гигикал зря!
— Ого… — начал было Одинцов.
Но Васек возмущенно крикнул:
— Молчи! Что это вам — цирк? Вы на пионерском сборе находитесь! Дайте человеку слово сказать!
— И правда, что вы все напали на него? — заступился Малютин.
— А кого он боится? — усмехнулся Грицько. — Он и в школе так… У одной Марины Ивановны с ним терпения хватает. Каждый день она заставляет его рассказывать. Как идем с уроков, так сейчас и приказывает: «Ничипор, расскажи что-нибудь!»
— Хорошая она у вас… — задумчиво сказал Сева.
— Другой такой нету, — серьезно подтвердил Грицько.
— Говори, что хотел сказать, — кивнул Ничипору Трубачев.
— Да не тяни за душу, как кота за хвост! — сердито бросил Игнат. — Говори сразу, как там с тобой дальше было.
— Добре, — согласился Ничипор и, скрестив пальцы, пощелкал суставами. — Так я, конечно, тонул…
— Опять за свое! — угрожающе вскинул брови Игнат.
Ребята беззвучно тряслись от смеха.
— Я знаю, что он хочет сказать, — вдруг усмехнулся Генка. — Это история в двух словах. Он тонул, а я его вытащил! Верно?
— Верно, — подтвердил Ничипор и с удовлетворением сел на свое место.
— Скажи ты теперь свое слово, — обернулся Игнат к Ваську.
Васек встал:
— Я скажу за себя и за своих ребят, потому что мы все одно чувствуем… Ты хороший человек, Генка. Ты ведь знаешь, как мы о Мите думали… (Васек махнул рукой, отвернулся. Ребята насупились.) Спасибо, Генка! Спасибо от нас всех… И если придется тебе в жизни… ну плохо, что ли… так ты помни: у тебя есть товарищи! — закончил Васек.
— Спасибо тебе! Спасибо, Гена!.. — потянулись к Генке ребята.
— Ну, чего там… — смущенно и радостно отмахивался Генка.
— Ну, вот и все… Договорились, значит, — улыбнулся Игнат и тут же, взглянув на обрыв, заторопился: — А теперь давай прячь, Гена, свой галстук, да разойдемся кто куда, а то чего-то Сашко беспокоится.
Саша действительно делал какие-то таинственные знаки. В один миг коряга опустела. На ржавую поверхность болота ложился оранжевый отблеск заходящего солнца. Какая-то птичка пролетела над болотом, держа в клюве толстого червяка. Огромный жук-рогач с разлету шлепнулся на корягу, осмотрелся и с ворчливым гудением полетел дальше.