Динка лежала вниз лицом, раскинув руки и уронив на битый кирпич косы. Смутно, словно в тяжелом сне, она слышала над собой чьи-то приглушенные голоса, то грубые и резкие, то тихие и жалобные, как плач ребенка, но их заглушал тяжелый, булькающий шум в ушах и слова не доходили до сознания.
— Я говорил тебе, что это она. Горчица… А ты взял да ударил. Зверь ты после этого. Цыган… — шептал чей-то расстроенный, негодующий голос.
— А мне плевать, кто она! Живым отсюда никто не выйдет! — гневно отвечал другой.
— Это мой дом. Она ко мне пришла, — жалобно, по-детски всхлипнул третий.
— Твой дом, шкура? А ты чей? Кто тебя подобрал, с…..ь? Пошел вон отсюда, пока цел!
Динка подняла голову и застонала. Голова была тяжелая, словно на ней лежало сто пудов, по шее струилось что-то теплое и заливало лицо. Губы пересохли.
— Пить… — с трудом прошептала Динка, не слыша своего голоса.
Неподалеку что-то метнулось, звякнуло ведро.
— Дай ей пить. Цыган.
— Пошли вон отсюда к чертовой бабушке! Кому я говорю, Ухо? — послышался грозный окрик.
— Не пойду. Ты убьешь ее… — упрямо ответил первый.
— Не убивай, Цыган… — жалобно всхлипнул ребячий голос.
— Пить… — снова прошептала Динка.
— Воды хоть дай… Сам дай, Цыган!
Ведро снова звякнуло. Тот, кого называли Цыганом, перешагнул через Динку, приподнял ее голову и прижал к губам жестяную кружку. Струя холодной воды плеснулась Динке на шею, пролилась на грудь. Она жадно припала к кружке и открыла глаза.
— Ну пей, что ли! — нетерпеливо произнес знакомый грубый голос.
Динка уперлась обеими руками в пол и попыталась встать. Но сил не было, тяжелая, словно чужая, голова ее снова упала на пол.
— Кончается… — испуганно прошептал кто-то.
Цыган грязно выругался.
— Идите вы знаете куда… — Он грубым рывком приподнял Динку и прислонил ее спиной к разваленной печи.
Месяц осветил ее лицо и шею, залитые кровью. Серые тени сдвинулись ближе, заслоняя собой свет.
— Кровь… — с ужасом прошептал детский голос.
— Эй, Ухо! Уведи Шмендрика! — сказал Цыган.
— Не пойду я… Не пойду!..
Цыган наклонился, набрал в рот воды и плеснул в лицо Динке. Она широко раскрыла рот, хватая губами воздух. Глаза ее посветлели, и взгляд остановился на темном лице Цыгана.
— Что? Узнала? — насмешливо спросил он.
— Жук… — тихо прошептала Динка и вдруг беспокойно зашевелилась, обвела глазами стены. Все происшедшее смутно встало в памяти: скрипка… Иоська… Матюшкины…
Она обхватила за шею наклонившегося над ней Цыгана и с ужасом зашептала:
— Беги, Жук, беги… Спаси Иоську… Меня убили Матюшкины…
Цыган вдруг смягчился.
— Никто тебя не убил, дура! — добродушно усмехнулся он и, намочив ладонь, стер с ее лица кровь.
— Матюшкнны… — снова повторила Динка.
В углу кто-то тихонько фыркнул.
— Кто это? — с испугом спросила Динка и снова застонала.
— Защитник твой… Рваное Ухо… Смеется, с…..ь, рад, что оживела, — все с той же добродушной усмешкой пояснил Жук.
— Рваное Ухо… — задумчиво повторила Динка. В ее разбитой голове смутно зашевелилось какое-то далекое воспоминание, но она ничего не смогла вспомнить, ее мучила другая мысль. — Жук… где Иоська? — с тревогой спросила она.
— Ну, здесь Иоська… А тебе что до него?
— Иоська! — жалобно всхлипнула Динка, приподымаясь и поддерживая руками голову.
— Ну иди уж, Шмендрик! — разрешил вдруг Цыган, с интересом глядя, как робко и неуверенно из угла комнаты двинулась в сумерках небольшая детская фигурка и, словно боясь подойти ближе, остановилась.
— Иоська… — радостно повторила Динка, протягивая руку навстречу щуплому мальчику и пытаясь в темноте разглядеть его лицо.
— Да ты чего боишься? — хмыкнул вдруг Цыган и громко расхохотался, блеснув белыми зубами. — Иди поздоровайся. Я разрешаю, — важно сказал он.
— Ну, я Иоська… — подходя ближе и ежась от смущения, улыбнулся мальчик.
Динка быстрым взглядом окинула его щуплую фигурку, спутанную кудрявую голову. В темноте лица его не было видно, но ей показалось, что большие синие глаза Катри ожили и улыбнулись ей счастливой, благодарной улыбкой.
— Жук! — быстро сказала она. — Там, у крыльца, Прима! Приведи ее сюда! Скорей, пока не вернулись Матюшкины! Мы сейчас же уедем!
Цыган вдруг ощетинился, и глаза его с тревогой уставились на Динку.
— Какая еще Прима с тобой? Кого ты привела сюда? — грозно крикнул он, поднимаясь и глядя на дверь.
— Дурак ты! Прима — это моя лошадь! Иди приведи ее к крыльцу!
— Смотри барыня какая! Приведи ей лошадь! А зачем она тебе, твоя лошадь?
— Не кричи, — поморщилась Динка. — Мы с Иоськой уедем домой! Мне бы только встать… Помоги мне встать!
— Я тебе не нянька! Вон Ухо поможет!
Высокий худой подросток рванулся на помощь Динке и, близко наклонившись к ней, лукаво улыбнулся блестевшими в темноте светлыми раскосыми глазами.
— Не помнишь меня? А я тебя помню!
Динка с удивлением вспомнила вдруг базар, рваного мальчишку, вспомнила запекшуюся кровью рану у него за ухом, крикливую торговку и вывалянный в пыли кусок сала.
— Так это ты Рваное Ухо? — спросила она, подымая бровь. — Ты?
— Я… — довольно ухмыльнулся подросток. — Своей собственной особой.
— Откуда же ты? А ухо? Болит у тебя ухо? — растерянно спросила она, вспоминая, как долго преследовало ее во сне кровоточащее ухо базарного мальчишки.
Он засмеялся, дернул себя за ухо.
— Не… зажило теперь.
— Ну хватит, — мрачно сказал Цыган. — Иди, Ухо, отгони лошадь подальше, а то светает, увидит еще кто…
— Как — отгони? — закричала Динка и, схватившись за руку Уха, с усилием поднялась. — Нам нужно ехать! Пойдем, Иоська!
— Я не пойду! — с испугом сказал Иоська и, отойдя к Цыгану, прижался к его плечу. — Я с Цыганом останусь!
— Что, съела? — расхохотался Цыган. — Пойдет он с тобой, как же! Мы тут своей компанией живем, и никто нами не распоряжается! А тебе я так скажу: убирайся, пока цела, но помни… — Он подошел к Динке и поднес к ее лицу тугой кулак. — Если скажешь кому про нас, наведешь на след, тогда прощайся с жизнью! Я и сейчас не выпустил бы тебя живой, да вот защитники нашлись и рук марать мне не хочется. Поняла, что я сказал?
— Поняла, — прошептала Динка и с укором посмотрела на Цыгана. — Так это, значит, ты мне голову разбил?
— Я! Но это только для первого раза, и зря не убил на месте!
— Да за что же? Что я сделала тебе, Жук? — с удивлением и грустью спросила Динка.
— Я не Жук, а Цыган… И тебе не товарищ, со мной шутки плохи. Вон они это знают! Мы здесь по своему делу сидим. Поняла? А слягавишь — пеняй на себя! Из-под земли вырою! — грозно закончил Цыган.
— И про Иоську ты молчи. Люди его скрипки боятся и не лезут сюда. Понятно? — серьезно добавил Рваное Ухо.
Динка, держась за печь, молча смотрела на Иоську, но он прятался от нее за спиной Цыгана.
— Я никому ничего не скажу, — твердо сказала Динка, — Живите, как хотите. Но Иоська еще маленький, ему надо учиться, его отец хотел, чтобы он учился, начала было Динка, но Иоська, высунувшись из-за плеча Цыгана, быстро перебил ее:
— Я уже умею читать… А мы с Цыганом Матюшкиных убьем… Мы их подстережем и убьем!
— Матюшкиных? — Динка посмотрела на Цыгана. — Я их тоже убью!
Цыган расхохотался:
— Ну вот, как раз вдвоем с Иоськой!
— Напрасно ты смеешься, — холодно сказала Динка. — Я и сейчас хотела взять обрез на всякий случай.
— Что же не взяла? Тяжело тащить было? Лошадь бы довезла как-нибудь! — насмешливо скривил губы Цыган.
Динка обозлилась:
— Ты здоровый как дубина, а дурак! Обрез я могу взять в любую минуту, и стрелять я умею! А ты сидишь тут, собрал мальчишек и грозишь голым кулаком!
Глаза Цыгана сузились. В предрассветных сумерках отчетливо было видно его лицо с хищной улыбкой. Он кивнул головой сгрудившимся вокруг него ребятам.
— Вон как заговорила! Что, не сказал я вам? Ведьма! Из головы кровь хлещет, а она тут командовать! Говорю, уноси ноги, пока цела! Мы не с обрезом на Матюшкиных пойдем, у нас всякое оружие есть. Поняла? У нас свои дела… А ты мотай отсюда, да живо!
— Ладно, — махнула рукой Динка и, держась за стенку, пошла к двери. — Люди по тюрьмам сидят из-за вас, из последних сил бьются за революцию, оружие готовят на буржуев, а вы в дурачка играете! Ты, Жук, главарь здесь, я ведь понимаю! Ты мог бы целый отряд собрать. Вон что по селам делается, бедняков богатей в бараний рог гнут, а тебе дела мало, ты небось по базарам мотаешься и Иоську воровать учишь! Эх, ты! — Динка снова пошла к двери.
Цыган переглянулся с притихшими мальчишками.
— Стой! Ты что нам голову темнишь? Слыхала звон, да не знаешь, где он! А нам все известно, мы на базарах лучше, чем из газет, все знаем!
Динка остановилась. Голова нестерпимо болела, говорить не хотелось.
— Ладно, — сказала она. — Все равно с вас толку нет…
— Ну и катись отсюда, а то, слово за слово, да и выбросим в овраг!
— Не грози, я тебя не боюсь. Дай мне воды еще, а то дома испугаются. Полей мне, — выходя на крыльцо, сказала Динка. Цыган зачерпнул воды.
— Шею смой, — сказал он и вдруг простодушно добавил: — Утереться у нас нечем! Ну, обсохнешь по дороге.
— Обсохну, — сказала Динка.
Из хаты вышли Иоська и Рваное Ухо. В лесу уже светало. Динка вспомнила, что Ефим скоро проснется, и заторопилась. Неподалеку от дороги спокойно паслась Прима. Цыган подвел ее к крыльцу.
— Твоя лошадь? — спросил он.
— Моя. Я живу на хуторе. — Динка подробно объяснила, где живет, и добавила: — Приходи с Иоськой! И ты, Ухо, приходи! — с улыбкой обернулась она к давнишнему знакомому.
— Вряд ли… Иоську мы прячем, нельзя ему. Одного тоже не оставляем.
— Да, конечно, а то Матюшкины узнают… Но я Иоську все равно так не брошу, я матери его обещала, — твердо сказала Динка.
— Слышали мы клятвы твои! Только зря это, Иоська от меня никуда не пойдет!
Динка молча подошла к лошади. Ребята тоже подошли, гладили бока Примы, расчесывали пальцами гриву.
— Сколько ей лет? — спросил Цыган и, ловко подняв голову Примы, заглянул ей в рот. — Молодая, а глаз слепой!
— Это ветка хлестнула ее по глазу, — машинально ответила Динка. У нее нестерпимо ныла голова; кровь уже не шла, но до темени страшно было дотронуться и не было сил вспрыгнуть на лошадь.
— Вот садись с пенька, — сказал Рваное Ухо и подвел Приму к старому пню.
Динка села, взяла поводья.
— Прощайте. Я еще приду как-нибудь днем. Меня никто не увидит, не бойтесь!
— А днем ты нас не найдешь: мы, как кроты, в земле живем. Днем спим, а ночью выходим!
— Где же в земле? — удивилась Динка.
— Ну, это наше дело! А ты, если надумаешь, приезжай ночью, — неожиданно миролюбиво сказал Цыган.
Динка улыбнулась.
— Ну уж нет! Чтобы ты мне опять голову разбил?
— А ты знак подай, а то и разобью! Покричи кукушкой. Можешь?
— Могу. Иоська! — позвала Динка. Иоська поднял глаза. В сером утреннем свете они казались огромными.
— До свиданья, Иоська! И ты прощай, Ухо! Я рада, что увидела тебя, а то часто снилось мне, как бежит за тобой торговка, и больное ухо твое мне снилось. Прощай, Жук! — Динка тронула лошадь. Ехать рысью она не могла и, сцепив зубы, сразу взяла в галоп.
Ребята молча смотрели ей вслед.
— Поехала… — не то сожалея, не то удивляясь чему-то, сказал Цыган.