В синеве самолета белеющий след,
Детвору в зоопарке катают на пони…
Я тебе не писал уже тысячу лет
Или тысячу двести — я точно не помню.
Я на письма, увы, стал ленивым весьма.
Да и надо ль писать о любви и печали,
Если каждый из нас есть подобье письма
С многоточьем в конце и отточьем в начале.
Посредине вселенской мерцающей тьмы,
Где бесстыжие руки срывают сорочку,
Начинаемся мы, начинаемся мы
С упоительной, сладостной, стонущей строчки.
Дети-письма несутся на санках зимой,
Мамы-письма хранят их от первых ушибов.
Пунктуация, синтаксис, боже ты мой,
Сколько делаем мы в этих письмах ошибок.
Ветры вечности дуют свежей и свежей,
И страницы желтеют, как зерна у злаков.
Восклицательных знаков не видно уже
За густой пеленой вопросительных знаков.
Отсвет новой свечи ляжет на а..лой
И, земли сургучем опечатанных прочно,
Нас в дощатых конвертах, пропахших смолой,
Равнодушно получит небесная почта.
Будут биться по-прежнему ангел и бес,
Будет время нестись в том же бешеном темпе,
И на синем нетронутом бланке небес
Будет ставить Всевышний свой огненный штемпель.
Будут новые письма в конвертах иных.
Воедино сплетаясь в причудливой вязи,
Жизнь и смерть будут вкалывать без выходных —
Изначальные два отделения связи.
Летний вечер на плечи упал, словно плед,
Сумрак в форточку вполз и квартиру заполнил.
Я тебе не писал уже тысячу лет
Или тысячу двести — я точно не помню.
Небеса опоясаны звездной тесьмой,
Над Землею — Луны золотая камея.
Ты мне Господом послана, словно письмо —
Я его получил. А читать не умею.
