Ты — бочка Данаид, о, Ненависть! Всечасно
Ожесточенная, отчаянная Месть,
Не покладая рук, ушаты влаги красной
Льет в пустоту твою, и некогда присесть.
Хоть мертвых воскрешай и снова сок ужасный
Выдавливай из них — все не покроешь дна.
Хоть тысячи веков старайся — труд напрасный:
У этой бездны бездн дно вышиб — Сатана.
Ты, Ненависть, живешь по пьяному закону:
Сколь в глотку ни вливай, а жажды не унять…
Как в сказке, где герой стоглавому дракону
Все головы срубил, глядишь — растут опять.
Но свалится под стол и захрапит пьянчуга,
Тебе же не уснуть, тебе не спиться с круга.
1.
Обыденно и ласково остро.
В дыму день и накинуто в никуда.
Возраст забывается с возрастом,
но с чем-то многоразово покуда.
Вылетел и заиграл вновь.
По кривой планке время скачет,
которого нет вне боли,
но ты с радости чрезвычайно начат.
Все месяцы поместить за фокус,
раскрасить умирание чем-то нечётким.
Но красив всё-таки божий опус,
где дар и яичница совместимы
под всеобщей плёнкой
ажиотажа.
2.
Кто ты такой? Допустим, ты Бог.
Но речь кажется двугорбой.
Срок вышел в синагогу,
где прибой букв кривее
их сочетаний.
Из уст в уста, но всё-таки
что-то выказывается помимо.
Запах врезается в знаки,
где пролито, но не разбито(?)
на чешуе всеобщих колебаний
вне истерик, но вшито.
