Покуда не был я женат,
Я был так одинок
И прятал сыр и ветчину
На полке в уголок.
Но так как мыши грызли сыр
И ели ветчину,
Поехать в Лондон я решил
И взять себе жену.
Широких улиц там не счесть,
А в переулках тесно.
Не мог проехать я с женой
В карете многоместной.
Жену я в тачку погрузил
И сам её повёз,
Но скоро тачка и жена
Свалились под откос.
Dors, dors, mon enfant!
Не буди его в тусклую рань,
Поцелуем дремоту согрей…
Но сама — вcя дрожащая — встань:
Ты одна, ты царишь… Но скорей!
Для тебя оживил я мечту.
И минуты ее на счету…
. . . . . . . . . . . . .
Так беззвучна, черна и тепла
Резедой напоенная мгла…
В голубых фонарях,
Меж листов на ветвях
Без числа
Восковые сиянья плывут
И в саду,
Как в бреду,
Кризантэмы цветут…
. . . . . . . . . . . . .
. . . . . . . . . . . . .
Все, что можешь ты там, все ты смеешь теперь
Ни мольбам, ни упрекам не верь!
. . . . . . . . . . . . .
Пока свечи плывут
И левкои живут,
Пока дышит во сне резеда —
Здесь ни мук, ни греха, ни стыда…
. . . . . . . . . . . . .
Ты боишься в крови
Своих холеных ног,
И за белый венок
В беспорядке косы?
О, молчи! Не зови!
Как минуты — часы
Не таимой и нежной красы.
. . . . . . . . . . . . . На ветвях,
В фонарях догорела мечта
Голубых хризантем…
. . . . . . . . . . . . .
Ты очнешься — свежа и чиста,
И совсем… о, совсем!
Без смятенья в лице,
В обручальном кольце
. . . . . . . . . . . . .
Стрелка будет показывать семь…
