Смешенъ и жалокъ не Белинскій,
Да и къ тому жъ покойникъ онъ,
А по пословице латинской,
Грешно тревожить мертвыхъ сонъ.
Какъ мы живаго не читали,
Когда, Богъ знаетъ изъ чего,
Журналы толстые трещали
Подъ плодовитостью его, —
Такъ мертваго въ забвеньи тихомъ
Оставить рады были бъ мы,
Не поминая зломъ и лихомъ
Его журнальной кутерьмы.
Но къ удивленью, вдругъ онъ ожилъ,
Иль имъ поднятый пустозвонъ,
И мертвый онъ себя помножилъ
На замогильный легіонъ.
Не въ хладный гробъ, въ кощунстве дикомъ,
Пришла охота намъ стрелять, —
А въ птицъ ночныхъ, засевшихъ съ крикомъ
На гробе тризну совершать.
Войско идолов бесчисленно, мой кумир – один,
Звезд полно, а месяц, явленный сквозь эфир, один.
Сколько всадников прославлены в воинствах земных, –
Мой – в красе его немыслимой – на весь мир один!
Что коронам царским кланяться? Сто таких корон –
Прах дорожный у дверей твоих… А за дверью – пир.
Там во сне хмельном покоишься, на губах – вино, –
Два рубина мной целованы, в сердце – мир один…
Власть любви не стерпит разума, царство сердца взяв!
Падишах второй не надобен, мой эмир – один.
Убиенье жертв невиннейших – вечный твой закон.
Что ж, убей! Я всех беспомощней, наг и сир, один.
Не меняй кабак на сборище дервишей, Джами! –
В махалла любви не разнятся, будто клир один!
