Твоё чудесное произношенье —
Горячий посвист хищных птиц;
Скажу ль: живое впечатленье
Каких-то шелковых зарниц.
«Что» — голова отяжелела.
«Цо» — это я тебя зову!
И далеко прошелестело:
Я тоже на земле живу.
Пусть говорят: любовь крылата,—
Смерть окрыленнее стократ.
Еще душа борьбой объята,
А наши губы к ней летят.
И столько воздуха и шелка,
И ветра в шепоте твоем,
И, как слепые, ночью долгой
Мы смесь бессолнечную пьем.
Она должно быть, умерла
В тот год, зимой блокадной.
Фонарь лилового стекла
Рассыпался в парадной.
Ей навсегда семнадцать лет!
Я запишу в тетрадке,
Что все стоит лиловый свет
На лестничной площадке.
Я с нею сорок лет дружу:
На улице встречаю,
Гулять хожу, в кино вожу
И морсом угощаю.
Ах больше с нею не бывать,—
В Басковом переулке
Попыткою поцеловать
Закончились прогулки!
Она меня — ив пух, и в прах,
При всем честном народе!
А буфики на рукавах
Топорщились по моде.
Но все вернется — трижды сплюнь,
Не веруя в дурное…
…А в зеркалах стоит июнь — Июнь,
двадцать второе.
…Мой город нынешний далек,
Далек от Ленинграда.
А я бы рассказать ей смог,
Чем кончилась блокада;
Мы убежали бы опять
В запутанные дали,
Какие можно отыскать
Лишь в смутном Зазеркалье.
Там дом ее стоит, как встарь;
Парадная светла,—
В ней светит новенький фонарь
Зеленого стекла…
