Как светотени мученик Рембрандт,
Я глубоко ушел в немеющее время,
И резкость моего горящего ребра
Не охраняется ни сторожами теми,
Ни этим воином, что под грозою спят.
Простишь ли ты меня, великолепный брат
И мастер и отец черно-зеленой теми,-
Но око соколиного пера
И жаркие ларцы у полночи в гареме
Смущают не к добру, смущают без добра
Мехами сумрака взволнованное племя.
…И удивлюсь я лиственнице желтой,
Похожей на драчливого котенка.
Взъерошенная налетевшим ветром,
Она как будто чем-то недовольна,
Но – недовольством оптимиста… Я
Пройду туда, где в клумбе сиротливой,
Прихваченные молодым морозцем,
Еще живут осенние цветы.
Как добросовестно они подняли
Озябшие задумчивые лица,
А в середине клумбы, поднимаясь
На крепкой каланче-ноге, подсолнух
Трясет не облетевшей бородой…
Ф.N.
Что, дружище, мне хочешь впарить
В дни такие – все окна настежь?..
Я иду, человек в футляре,
От внезапного солнца застясь.
Снова стекла моют хозяйки,
На ветвях набухают почки.
Это осень играет в прятки
И водить ни за что не хочет.
В парке, заморозком подточен,
Куст сирени тайком цветет.
Реноме у снега подмочено –
И в чащобе вот-вот сойдет.
Не артрит обострился – зрение.
Вон – Орловы летят, как птицы,
И глядят с колеса обозрения…
Предлагаешь присоединиться?
…Я не верю надеждам снулым.
Свой футляр закрываю тихо,
Чтоб не слышать твои посулы.
И какая же я трусиха…
