Никогда, о Господи мой Боже,
этот ветер, знающий, как мы,
эту вечно чующую кожу
я не выну из глубокой тьмы.
За столом сидели и молчали.
Время шло, куда глаза глядят.
Ведра деревянные стучали.
Далеко, в колодцах, плавал сад.
Кто-то начал говорить и кончил.
Остальные бросились к нему,
умоляя, чтобы он отсрочил
то, что с самого начала ночи
шло к нему по ближнему холму.
Но уже вошло и встало время.
Сердце билось, кажется, везде –
как ведро, упущенное всеми,
на огромной траурной воде…
И ветер, веющий стремительно и буйно,
И развевающий, и рвущий волоса.
И моря вольный блеск, ходящий многоструйно –
О, беспредельная, о, мощная краса!
То всё в ней яркий блеск, зыбящийся и пирный –
Обломки светлых льдин и горных хрусталей,
То бархат шелестный, спокойный и сапфирный,
То рябь червонная пылающих углей.
То словно старцев рой с лучистой сединою,
Услышавших вдали прибоев голоса,
Плывёт встревоженно под зыбкою волною,
И ветер дерзко рвёт седые волоса.
То над сапфирностью безбрежной и бездонной –
Вдруг словно рёв и спины прыгающих львов.
О, как красива мощь их схватки разъярённой
И белопенность грив и всклоченных голов!
И ветер буйно рад игре своих порывов,
И сердце пьяно, пьяно дикою мечтой.
И море всё горит сверканьем переливов
И величавою, и вольной красотой!
