Вошли — и сердце дрогнуло: жестоко
зияла смерть, безлюдье, пустота…
Где лебеди? Где музы? Где потоки? —
С младенчества родная красота?
Где люди наши — наши садоводы,
лелеявшие мирные сады?
Где их благословенные труды
на счастье человека и природы?
И где мы сами — прежние, простые,
доверчиво глядевшие на свет?
Как страшно здесь!
Печальней и пустынней
селения, наверно, в мире нет…
И вдруг в душе, в ее немых глубинах
опять звучит надменно и светло:
«Все те же мы: нам целый мир
чужбина,
Отечество нам Царское Село».
В твоем все было взоре,
О чем грустят мечты:
Была ты — остров в море,
Алтарь во храме — ты,
Цветы в лесном просторе,
И все — мои цветы!
Но сон был слишком нежен,
И длиться он не мог,
Конец был неизбежен!
Зов будущего строг:
«Вперед!» — но дух, мятежен,
Над сном, что был так нежен,
Ждет — медлит — изнемог.
Увы! — вся жизнь — в тумане,
Не будет больше нег.
«Навек, — навек, — навек!»
(Так волны в океане
Поют, свершая бег).
Орел, убит, не встанет,
Дуб срублен, дровосек!
Все дни мои — как сказки,
И снами ночь живет:
Твои мне блещут глазки,
Твой легкий шаг поет, —
В какой эфирной пляске
У итальянских вод.
Ты в даль морей пространных
Плывешь, меня забыв,
Для радостей обманных,
Для грез, чей облик лжив,
От наших стран туманных,
От серебристых ив.
