Красой небесною прекрасна,
Печальна, сумрачна она;
Она, как мертвая, безгласна,
Она, как мертвая, бледна.
Склонив заплаканные очи,
Поникнув на руку челом,
Она сидит во мраке ночи
На белом камне гробовом.
При ней, как тихий житель рая,
Унылый сын ее стоит,
И грудь невинного, вздыхая,
На груди матери дрожит.
На утро взор поселянина
Увидел с раннею зарей
Два трупа — матери и сына,
И их оплакал, как родной.
Чужой, чужой торговцам и бандитам,
Издателям — хозяевам журналов,
Соседу — алкашу, сестре и брату,
И прошлому… А будущего нет.
Круг ограничен садом — восемь соток,
Да старым домом с лестницей скрипучей
И продувной скворешней чердака,
Где я пишу ненужное и злое
Без веры, без надежды, без любви,
И только стыд румянцем проступает
На серых провалившихся щеках.
Один, один беспамятный и слабый
В кольце сырых деревьев и бурьяна,
Где лишь собака, кошки и ежи —
Невольные свидетели паденья
Иль медленного спуска — в никуда.
Так я живу, почти не видя света:
Встаю под вечер, засыпаю утром,
Чтоб снова думать и в тоске мотаться
По лестнице скрипучей вверх и вниз,
По гравиевой дорожке до сарая
И до калитки, запертой неделю
Тому назад… Какая безнадега!
Беда, беда!.. И некуда бежать,
И хочется забыться, задохнуться
Во сне, чтоб никогда не пробудиться…
Да только ночи, ночи полнолуний
Не отпускают душу на покой
И мучают…
