Вчерашний день, часу в шестом,
Зашел я на Сенную;
Там били женщину кнутом,
Крестьянку молодую.
Ни звука из ее груди,
Лишь бич свистал, играя…
И Музе я сказал: «Гляди!
Сестра твоя родная!»
Мы — дрессированные львы.
Мы были грозны, но — увы! —
Теперь выходим на манеж и машем лапами.
Мы машем лапами — и вот
Весь цирк берется за живот
И бьет ладошками, и нас глазами лапает.
Мы — дрессированные львы.
Мы — безопасные, а вы
На нас глядите с непонятною опаскою.
Вы, право, страхом увлеклись:
Мы, как котята, улеглись
И тремся мордой о сапог, и смотрим ласково.
Мы ходим в ногу, как один,
А если голос подадим,
То, образумив нас руки единым росчерком,
Хлыстом разгонит грусть-тоску
И бросит в зубы по куску
Вон тот плюгавый, что зовется дрессировщиком.
Скользя бесшумно и легко
В своем сверкающем трико,
Он треплет гривы нам, а после ходит гоголем…
Он нас, конечно одолел,
Но до того нам надоел,
Что просто сил уж нет! Но мы его не трогаем.
Плывут бесцветные года…
И мы мечтаем иногда:
Из нашей шкуры дрессированной мы выпрыгнем,
Хлыста почувствовав ожог,
Мы соберем себя в прыжок
И дрессировщика сожрем, и пряжку выплюнем.
И, как по лезвию ножа,
Визжа, беснуясь и дрожа,
Весь цирк рванет по галереям и по ярусам
От циркача, который мертв,
И от кровавых наших морд,
И от накопленной годами нашей ярости!
Но тут мы думаем о том,
А что потом, а что потом,
И как подумаем о том, нам сразу кажется,
Что наш вольер не так уж плох,
Что в нем не так уж много блох,
Что есть вольеры и поуже, и загаженней.
Мы — дрессированные львы.
Мы безопасные, а вы
На нас глядите с непонятною опаскою.
Вы, право, страхом увлеклись:
Мы, как котята, улеглись
И тремся мордой о сапог, и смотрим ласково.
Мяу!
