Благодарю судьбу, что грамоте умею!
Писатель для других, я для тебя писец,
В изображеньи букв совсем не образец,
Но, криво ставя их, я не кривлю душею:
Достойное хвалы хвалю,
Достойное любви люблю —
Тебя! И выбрав здесь без строгого разбора
Что нравилося мне, согласен я без спора
Всё надвое делить: прекрасное твое,
А слабое мое.
Свой лик запрятавши в истуканий,
Я буду биться и побеждать,
Вытравливая из мягких тканей
Свою плебейскую слабость ждать,
Свою постыдную трусость плакать,
Когда — ни паруса, ни весла…
Я буду миловать — вплавив в слякоть,
Или расстреливать — если зла.
Я буду, взорами нежа райски,
В рабов противников обращать.
И буду драться по-самурайски.
И не прощаться. И не прощать.
И не просчитываться — бесслезно,
Узлами нервы в кулак скрутив…
И вот тогда уже будет поздно,
Разулыбавшись, как в объектив,
Поцеловать меня, как в награду, —
Внезапно радостно снизойдя
Составить жизни моей отраду, —
Немного выгоды в том найдя —
От скуки. Разнообразья ради.
Я терпелива, но не глупа.
Тогда же сталь заблестит во взгляде
В моем — из лунного из серпа!
И письма — те, что святынь дороже, —
Все будут сожжены — до строки.
Мой милый, больше не будет дрожи
В бесстрастном воске моей руки.
В ней лишь презрение — так, пустое.
Да, я злопамятна — но горда:
Я даже местью не удостою
Твоей надменности никогда.
Но… Солнце светит еще, мой милый,
Чтоб щедрость Божию утверждать.
Пока еще не взята могилой
Моя плебейская слабость ждать.
