«Взгляните на меня: я в двадцать лет старик;
Весь высох как скелет, едва таскаю ноги;
Смотрю в очки, ношу парик;
Был Крезом год назад, теперь я Ир убогий».
— «Какой же адский дух с тобою так сшутил?»
— «Красавицы: увы! я страстно их любил!»
— «За что ж, когда они тебе врагами были?»
— «Нас учат, чтобы мы врагов своих любили!»
В том ли узнал я горесть,
Что круг до отказа сужен,
Что спелой рябины горсть —
Весь мой обед и ужин?
О том ли вести мне речь,
В том ли моя забота,
Что страшно в ознобе слечь
Живым мертвецом в болото?
В том ли она, наконец,
Что у встречных полян и просек
Встречает дремучий свинец
Мою двадцать первую осень?
Нет, не о том моя речь,
Как мне себя сберечь…
Неволей твоей неволен,
Болью твоей болен,
Несчастьем твоим несчастлив —
Вот что мне сердце застит.
Когда б облегчить твою участь,
Сегодняшнюю да завтрашнюю,
Век бы прожил, не мучась
В муке любой заправдашней.
Ну что бы я сам смог?
Что б я поделал с собою?
В непробудный упал бы мох
Нескошенной головою.
От семи смертей никуда не уйти:
Днем и ночью
С четырех сторон сторожат пути
Стаи волчьи.
И тут бы на жизни поставить крест…
Но, облапив ветвями густыми,
Вышуршит Брянский лес
Твое непокорное имя.
И пойдешь, как глядишь, — вперед.
Дождь не хлещет, огонь не палит,
И пуля тебя не берет,
И болезнь тебя с ног не валит.
От черного дня до светлого дня
Пусть крестит меня испытаньем огня.
Идя через версты глухие,
Тобой буду горд,
Тобой буду тверд,
Матерь моя Россия!
