Я закрыл Илиаду и сел у окна,
На губах трепетало последнее слово,
Что-то ярко светило — фонарь иль луна,
И медлительно двигалась тень часового.
Я так часто бросал испытующий взор
И так много встречал отвечающих взоров,
Одиссеев во мгле пароходных контор,
Агамемнонов между трактирных маркеров.
Так, в далекой Сибири, где плачет пурга,
Застывают в серебряных льдах мастодонты,
Их глухая тоска там колышет снега,
Красной кровью — ведь их — зажжены горизонты.
Я печален от книги, томлюсь от луны,
Может быть, мне совсем и не надо героя,
Вот идут по аллее, так странно нежны,
Гимназист с гимназисткой, как Дафнис и Хлоя.
Из шума пестрых голосов,
Из гула речи беспокойной
Вдруг возникает «Вальс цветов» —
Очаровательный и стройный…
И манит, манит зов смычков
На площадь девушек веселых,
И прут на круг из кабачков
Гуляки в праздничных камзолах.
И среди них, смеясь хитро,
Вступает в город Мефистофель,
На шляпе яркое перо,
И хищный, ястребиный профиль.
Звенит его удалый смех,
Его глаза горят отвагой,
И он танцует лучше всех,
И лучше всех владеет шпагой.
Но не завидуйте ему:
Все это – лишь обман искусства,
А блеск и удаль ни к чему,
Когда в душе ни капли чувства.
И что ему с того, что он
Всех лучших девушек тревожит?
Кто в сердце нежности лишен,
Тот быть счастливым уж не может.
