У них усталые уста
И души — светлые купели.
Порою в их глазах мечта,
Томление (не о грехе ли).
Живут среди Господен рощ,
Бесстрастны все и все красивы…
Бог — Ты мелодия и мощь,
Они в тебе, как перерывы.
Но изредка — взмахнут крылами,
И ветра пробежит струя:
Как бы широкими руками
Строитель Бог шуршит листами
Сокрытой Книги Бытия.
Душной ночью перед дуэлью
Долго Лермонтову не спалось,
Все следил он, как звезды тлели,
Как, срываясь, летели вкось…
Надоел ему шум курортный:
Шепот сплетен и пересуд.
Нет, поэту нельзя быть гордым:
Вмиг завистники загрызут!
Ни любви у них, ни доверья.
Да и в сущности, может быть,
На земле лишь одни деревья
Могут рядом, не ссорясь, жить.
А в сиятельной этой своре,
Средь насильников и калек,
Лишь один и был человек –
Им же выдуманный Печорин.
…….
Вот иду я по той тропинке.
Где когда-то бродил поэт.
Где он в яростном поединке
Грудь подставил под пистолет…
Став навек ему пьедесталом,
От ущелий до горных круч
Завернулся Машук усталый
В черный траур грозовых туч.
И осипшим ручным медведем,
Что хозяина потерял,
Над ущельями воет ветер,
Залетая на перевал.
Камни шепчутся возмущенно:
Как стерпели друзей сердца?
Как оставили неотмщенной
Благородную кровь певца?!
Почему же никто – от имени
Оскорбленных людских сердец! –
Не сумел возвратить Мартынову
Тот проклятый его свинец?!
Почему (бог с ним, с пистолетом!),
Не пугаясь опальным стать,
Гневных строчек «На смерть поэта»
Не посмел никто написать?!
