Он был в краю святом,
На холмах Палестины.
Стальной его шелом
Иссекли сарацины.
Понес он в край святой
Цветущие ланиты;
Вернулся он домой
Плешивый и избитый.
Неверных он громил
Обеими руками –
Ни жен их не щадил,
Ни малых с стариками.
Встречаясь с ним подчас,
Смущалися красотки;
Он … их не раз,
Перебирая четки.
Вернулся он в свой дом
Без славы и без злата;
Глядит – детей содом,
Жена его брюхата.
Пришибло старика…
Там были шпроты в масле,
Маслины и мускат,
И каждый гость был мастер
«Умасливать» девчат.
Про все, что ценит мода,
Их громкий рой жужжал,
Он — точно рюмку меда —
Хозяйку окружал.
И каждый был красивей,
Стройней, умней меня,
И не щадил усилий,
К себе ее маня.
Чтоб боль уняла резкость,
Я вышел на балкон,
И был в глухую ревность,
Как в крепость, заточен.
Никто и не заметил,
Как я исчез во тьме,
Лишь только дождь да ветер
В лицо хлестнули мне.
Я встал ко всем спиною,
Как узник, одинок.
Но шел меж ней и мною
Незримый проводок.
И это было чудо:
Сквозь тьму, сквозь шум гостей
Любой оттенок чувства
Передавался ей.
И вдруг под дождик с ветром,
Под скучный капель звон
Она, как лучик света,
Скользнула на балкон.
Доверчиво прижалась,
Шепнула: — Что грустишь?
Я так истосковалась,
Пока ты тут стоишь!
И мы под дождь пошли с ней,
Куда — не рассказать! —
Про это счастье жизни
Не принято писать…
