На завитки ресниц
Невинных и наглых,
На золотой загар
И на крупный рот, —
На весь этот страстный,
Мальчишеский, краткий век
Загляделся один человек
Ночью, в трамвае.
Ночь — черна,
И глаза ребенка — черны,
Но глаза человека — черней.
— Ах! — схватить его, крикнуть:
— Идем! Ты мой!
Кровь — моя течет в твоих темных жилах.
Целовать ты будешь и петь,
Как никто на свете!
Насмерть
Женщины залюбят тебя!
И шептать над ним, унося его на руках
по большому лесу,
По большому свету,
Все шептать над ним это странное слово: — Сын!
Всё слышнее, всё слышнее
Топот ног!..
О, иди ко мне скорее,
Мой сынок.
Изнуренный злой работою,
В тоске,
Я сижу, томим заботой
О куске.
Там, над нами, там, над нами,
Детский бал,
Залит яркими огнями
Шумный зал.
Пышет жар от детских щечек,
Блещет газ…
Только… праздник тот, сыночек,
Не для нас!
Всё слышнее, всё шумнее
Топот ног!
О, иди ко мне скорее,
Мой сынок.
Посажу тебя я рядом
На скамью,
Буду жечь горящим взглядом
Грудь твою.
О, как впала, почернела
Эта грудь!
Только кости… Где же тело?..
Что за жуть! —
Вечно биться и трудиться,
И страдать,
И… в подвале, как мокрица,
Прозябать!
Стены плачут, стены плачут,-
Погляди…
Это значит, это значит,
Что в груди —
Как в могиле: пять-шесть ночек
Не пройдет —
Задохнется твой сыночек
И… умрет!..
