Когда гляжу на летящие листья,
Слетающие на булыжный торец,
Сметаемые — как художника кистью,
Картину кончающего наконец,
Я думаю (уж никому не по нраву
Ни стан мой, ни весь мой задумчивый вид),
Что явственно желтый, решительно ржавый
Один такой лист на вершине — забыт.
Летним днём выходным в том далёком июне
После дней трудовых отдыхала страна.
Жизнь беды не сулила тогда накануне.
Почернело вдруг мирное небо. Война…
Покатилась, как ком, по тернистым дорогам,
Принесла много горя в любую семью.
Кто на фронт, не вернувшись к родному порогу,
Кто всё время в глубоком трудился тылу.
Мою тётю в Германию зверски угнали
И работать заставили в чуждой семье.
Оскорбляли, кричали, её унижали,
Есть давали объедки, как русской свинье.
Руки девичьи сморщились и загрубели.
В косы русые рано вплелась седина.
И красивые очи уже не блестели.
Похудела, осунулась, стала бледна.
Плакать горько могла она только ночами,
Чтоб никто не увидел, а то изобьют.
Вспоминала любимого, грелась мечтами
И себе говорила: «Я не пропаду».
Светлый день наступил, стало явью мечтанье.
Удалось ей вернуться в родительский дом.
Но другое пришлось пережить испытанье —
В отношении власти к себе ледяном.
У бездушных чиновников не было веры,
Кто в концлагере был и в фашистском плену.
Как бы ни был, став жертвой, он Родине верен.
Никакого доверия нету ему.
Вот и дома, и снова без всякого права.
Как теперь не сломаться, как верить, как жить?
Издевались чинуши себе на забаву.
Но и это сумела она пережить.
Жизнь наладилась. Только душевные раны
И сейчас по ночам долго спать не дают.
Никогда пусть не будет войны окаянной.
Пусть все люди земли прочно мир берегут.
