Каким наитием,
Какими истинами,
О чем шумите вы,
Разливы лиственные?
Какой неистовой
Сивиллы таинствами —
О чем шумите вы,
О чем беспамятствуете?
Что в вашем веяньи?
Но знаю — лечите
Обиду Времени —
Прохладой Вечности.
Но юным гением
Восстав — порочите
Ложь лицезрения
Перстом заочности.
Чтоб вновь, как некогда,
Земля — казалась нам.
Чтобы под веками
Свершались замыслы.
Чтобы монетами
Чудес — не чваниться!
Чтобы под веками
Свершались таинства!
И прочь от прочности!
И прочь от срочности!
В поток! — В пророчества
Речами косвенными…
Листва ли — листьями?
Сивилла ль — выстонала?
…Лавины лиственные,
Руины лиственные…
Луна, как глаз, налилась кровью,
Повисла шаром в темноте небес,
И воздух испещрен мычанием коровьим,
И волчьим завываньем полон лес.
И старый шут горбатый и зеленый
Из царских комнат прибежал к реке
И телом обезьянки обнаженным
Грозил кому-то в небесах в тоске.
И наверху, где плачут серафимы,
Звенели колокольцы колпака,
И старый Бог, огромный и незримый,
Спектакль смотрел больного червяка.
И шут упал, и ангелы молились,
Заплаканные ангелы у трона Паяца,
И он в сиянье золотистой пыли
Смеялся резким звоном бубенца.
И век за веком плыл своей орбитой,
Родились юноши с печалью вместо глаз,
С душою обезьянки, у реки убитой,
И с той поры идет о Паяце рассказ.
