Над окованной льдом глубиной я иду,
И гляжу, и скольжу я на льду.
Лучезарна поверхность холодного льда,
Но темна подо льдами вода.
Там в студенных садах, в тишине темноты,
Цепенея, белеют цветы.
Дотянулся до льда несвободный цветок,
Но на воздух он выйти не мог.
И в душе у меня хорошо и светло,
Что-то к сердцу от сердца дошло.
О, лелейный цветок, ты дождешься весны,
Подожди в тишине глубины.
Если даже теперь и пронзил бы ты лед,
Этот воздух расцвет твой убьет.
О, прекрасный цветок, подожди до весны,
Ты увидишь все лучшие сны.
Историк — тщательность сама
(но не лишенный и ума) —
увидел фразу средь письма,
источник средь песков бесплодных.
Источник проливает свет,
где именно провел Поэт
один из вечеров свободных.
И все. Жемчужное зерно
историком извлечено.
А нужно именно оно,
не так ли? Да. Пожалуй. Но
навозной куче уподоблен
тот человек с егю письмом.
Не слишком ли большим добром
прирост познания удобрен?
Историк, разгребавший хлам
и фразу откопавший нам,
весьма доволен был собою.
Пошла та фраза по рукам.
А человек остался там,
весь человек, с его судьбою.
И хоть к Поэту он имел
лишь косвенное отношенье,
но он ведь жил: он пил и ел,
он думал, чувствовал, хотел,
он, может быть, душой болел
и бедных искренне жалел.
Бог весть. Тень остается тенью.
