Ты была как оазис в пустыне,
Ты мерцала стыдливой звездой,
Ты Луною зажглась золотой,
И тебе, недоступной богине,
Отдавал я мечту за мечтой.
Я решился в желании смелом
По кремнистой дороге идти
И не медлить нигде на пути,
Ты казалась мне высшим пределом,
За который нельзя перейти.
И потом… О, какое мученье!
К недоступному доступ найден.
Я как жалкий ребенок смущен.
Где любовь, где восторг упоенья?
Все прошло, ускользнуло, как сон.
Я мечты отдавал не богине,
Ты все, ты — земля на земле,
Я один в удушающей мгле.
Я очнулся в бесплодной пустыне,
Я проснулся на жесткой скале.
На фронте жизнь всегда орёл тебе иль решка.
…Гремит, гремит, гремит по мостовой тележка.
Безногий инвалид, как связанная птица,
Сидит на ней – и лишь спина его дымится.
Он выполнил в бою приказ: «Назад – ни шагу!»
Пехотный старшина с медалью «За отвагу».
«Зачем, – вдруг прохрипит, – не занесло в атаке
Всю требуху мою под танковые траки?..»
«Спаси тебя Христос», – и крестятся старушки.
И медяки звенят о дно жестяной кружки.
«Дядь Вась, – мне слёзы жгут белёсые ресницы. –
А хочешь, принесу тебе воды напиться?»
«Иди, иди, малец», – он говорит сурово.
«Не надо, не гляди», – он повторяет снова.
Посмотрит снизу вверх, как будто в землю вбитый,
И припадёт к стене щекой своей небритой…
