В моих песнопеньях журчанье ключей,
Что звучат все звончей и звончей.
В них женственно-страстные шепоты струй,
И девический в них поцелуй.
В моих песнопеньях застывшие льды,
Беспредельность хрустальной воды.
В них белая пышность пушистых снегов,
Золотые края облаков.
Я звучные песни не сам создавал,
Мне забросил их горный обвал.
И ветер влюбленный, дрожа по струне,
Трепетания передал мне.
Воздушные песни с мерцаньем страстей
Я подслушал у звонких дождей.
Узорно-играющий тающий свет
Подглядел в сочетаньях планет.
И я в человеческом нечеловек,
Я захвачен разливами рек.
И, в Море стремя полногласность свою,
Я стозвучные песни пою.
Лошакъ большое бремя несъ:
А именно телегу везъ:
Грузна была телега:
Хотя у лошака и не велика нѣга;
Однако онъ
Не слонъ:
И естьли взрючено пудъ тритцать; такъ потянетъ,
Попрѣетъ и устанетъ.
А муха на возу бренчитъ,
И лошаку, ступай, кричитъ,
Ступай скоряй, ступай, иль я пустое мѣлю?
Не довезешъ меня ты едакъ и въ недѣлю,
Туда, куда я цѣлю:
Какъ будто тотъ лошакъ для мухи подряженъ,
И для нее впряженъ.
Ярится муха дюже;
Хотя она боярыня мѣлка:
И жестоко кричитъ на лошака,
На то, что онъ везетъ телегу неуклюже.
Раздулась барыня; но есть и у людей
Такія господа, которыя и туже,
Раздувшися гоняютъ лошадей,
Которы возятъ ихъ, и коихъ сами хуже.
