Мне снился мучительный Гойя, художник чудовищных грез, —
Больная насмешка над жизнью, — над царством могилы вопрос.
Мне снился бессмертный Веласкес, Коэльо, Мурильо святой,
Создавший воздушность и холод и пламень мечты золотой.
И Винчи, спокойный, как Гете, и светлый, как сон, Рафаэль,
И нежный как вздох, Боттичелли, нежней, чем весною свирель.
Мне снились волхвы откровений, любимцы грядущих времен,
Воззванья влекущих на битву, властительно-ярких знамен.
Намеки на сверхчеловека, обломки нездешних миров,
Аккорды бездонных значеньем, еще не разгаданных снов.
Люди говорили морю: «До свиданья».
Чтоб приехать вновь они могли,
В воду медь бросали, загадав желанья, —
Я ж бросал тяжёлые рубли.
Может, это глупо, может быть — не нужно,
Мне не жаль их — я ведь не Гобсек.
Ну а вдруг найдёт их совершенно чуждый
По мировоззренью человек!
Он нырнёт, отыщет, радоваться будет,
Удивляться первых пять минут.
После злиться будет: «Вот ведь, — скажет, — люди!
Видно, денег — куры не клюют».
Будет долго мыслить головою бычьей:
«Пятаки — понятно, это медь.
Ишь, рубли кидают! Завели обычай!
Вот бы гаду в рожу посмотреть!»
Что ж, гляди, товарищ! На, гляди, любуйся!
Только не дождёшься, чтоб сказал,
Что я здесь оставил, как хочу вернуться.
И тем более — что я загадал!
