Я долго стоял неподвижно
И странные строки читал,
И очень мне дики казались
Те строки, что Фет написал.
Читал… что читал, я не помню,
Какой-то таинственный вздор;
Из рук моих выпала книга,
Не трогал ее я с тех пор.
Над зеленой долиной плывет спелых фиников сладостный запах,
Но прекрасноворотные Фивы распахнуты в яростный, бешеный зной.
Караваны уходят на Запад,
все время — на Запад,
И лениво струящийся Нил остается у нас за спиной.
Здесь песок, раскаленное небо и злобное солнце —
такая простая триада,
Да и путь по барханам и вадям изучен, извечен и прост.
И гортанно кричат бедуины, колышут горбы бактрианы,
У которых ресницы пышней и длинней, чем у самых крутых кинозвезд.
Далеко не везде в этом мире
ожидает нас отдых под пальмой,
Где шербет, и ручей пепси-колы, и белый верблюд с гаражом…
Мы порою подводим печальный
итог нашей жизни опальной, —
Дело часто кончается тщетно манящим, пустым миражом.
Здесь белесое небо бесстрастно.
А камни вопят от ожогов.
Может, будет самум.
Мы проходим по чьим-то забытым, безвестным следам.
Знаю, тысячи лет продолжается странная наша дорога,
А зачем, почему, для чего —
этот смысл никогда не откроется нам…
Ты поймешь, почему эти строки
длинней каравана верблюдов в пустыне, —
Нашей жизни модель: тяжкий путь,
и не надо переть на рожон.
Пей же чай, дорогая.
А то он напрасно простынет.
Дело часто кончается горьким, манящим, пустым миражом.
В пышной пальмовой роще в Луксоре
нас осень не ждет золотая.
Молодая луна проплывет, как ладья,
в черноте африканских небес…
…Хорошо б в сентябре, когда первые желтые листья слетают,
За грибами пойти в ярославский березовый праздничный лес…
Египет. Карнак — Луксор
