У кого нет думы
И забот-кручины,
Да зато ееть радость —
Уголок родимый.
Сядет он, усталый,
С мицрю женою,
Отдохнет в беседе
Сердцем и душою.
На дворе невзгода,
Свечка нагорает…
На полу малютка
Весело играет.
К дому он подходит —
Путь неровный гладок;
Ужинать присядет —
Бедный ужин сладок.
Не с кем поделиться
Теплыми словами, —
Поведешь беседу
С мертвыми стенами!
Облаку да ветру
Горе порасскажешь
И с подушкой думать
С вечера приляжешь.
Я надел в сентябре ученический герб,
и от ветра деревьев, от веток и верб
я носил за собою клеенчатый горб —
словарей и учебников разговор.
Для меня математика стала бузой,
я бежал от ответов быстрее борзой…
Но зато занимали мои вечера:
«иже», «аще», «понеже» et cetera…
Ничего не поделаешь с языком,
когда слово цветет, как цветами газон.
Я бросал этот тон и бросался потом
на французский язык:
Nous etions… vous etiez… ils ont…
Я уже принимал глаза за латунь
и бежал за глазами по вечерам,
когда стаей синиц налетела латынь:
«Lauro cinge volens, Melpomene, comam!»
Ax, такими словами не говорят,
мне поэмы такой никогда не создать!
«Meine liebe Mari»,- повторяю подряд
и хочу по-немецки о ней написать.
Все слова на моей ошалелой губе —
от нежнейшего «ах!» до плевков «улюлю!».
Потому я сегодня раскрою тебе
сразу все:
«amo»,
«liebe dich»
и «люблю»!
