Светло, как днем, и тень за нами бродит
В нагих кустах. На серебре травы
Луна с небес таинственно обводит
Сияние вкруг темной головы.
Остановясь, ловлю твой взор прощальный,
Но в сердце холод мертвенный таю —
И бледный лик, загадочно-печальный,
Под бледною луной не узнаю.
Жёлтые листья.
Грустные глаза.
По кругу мысли:
он не сказал,
не сказал, что любит –
слов не произнёс…
Да я ж знаю – любит,
любит до слёз!
Не сказал, что любит.
Ушёл на дно.
Ту, другую, не губит,
хоть не любит, но
застыл посередине
меж нас двоих,
без огня, без дыма,
задумчив, тих.
Сложно устроена
его душа –
словно раздвоена;
не сделать шаг,
застыл, неуверенный;
а жизнь идёт,
и нить времени
звоном поёт.
Всё туже, тоньше,
опаснее нить –
тянуть дольше
нельзя; как быть?
Как мне жить, как дышать?
Листья кружат, шуршат;
где-то смех, где-то вскрик –
мир огромен, велик…
Но он мимо меня.
Только тень моя
в нём улыбку творит
и с людьми говорит.
И всё вроде бы так,
руки трудятся в такт –
им легко, им привычно,
всё идёт как обычно…
Только грустный мой взгляд
выдаёт меня.
А вокруг листопад.
Может, он виноват
в той вселенской грусти,
что никак не отпустит?
В листопадном плену
в своих мыслях тону –
мне от них не сбежать;
листья шепчут: ждать.
Надо жить, надо ждать,
и любить, и страдать.
Ждать… – так тихо дрожат.
Ждать… – утешить хотят.
Ждать… – кружат и кружат.
Ждать… – упасть не спешат.
Жестяное их «ждать»
никогда б не слыхать.
Но тогда б не любить?
Но тогда бы не знать
то, чему мало слов,
что зовётся любовь –
в сердце сладкий укус.
За себя не боюсь –
что мне ждать и страдать:
лишь бы видеть и знать,
что здоровый, живой.
Жду, любимый мой!
