Летят, блестят мелькающие спицы,
Тоскую и дрожу,
А все вперед с летящей колесницы,
А все вперед гляжу.
Что впереди? Обрыв, провал, пучина,
Кровавый свет зари…
О, если б власть и властный крик Навина:
«Стой, солнце! Стой, замри!»
Ох и славные ж девчата,
Настоящие друзья –
Наша Ната из санбата
И радистка Шаргия.
Кинут на руки шинели:
– Ой ты, матушка моя,
Нам шинели надоели.
Шел бы, парень, к нам в мужья!
Был я хлопец деревенский –
Очень молод и несмел.
От причуды этой женской
Заикался и краснел.
Извиненья слал культурно
Под прицелом старшины.
И куда такому дурню
Две красавицы жены?!
– Вы, девчонки, как хотите,
Наше дело – сторона.
Шутки в шубках не шутите –
Над землей гремит война.
Кто с ружьем, кто с пушкой дружен.
А подружки за свое.
Нарекли солдата мужем,
Перештопали белье.
Напевали, хорошея,
Про вишневый цвет зари.
И таскал на тонкой шее
На троих я сухари.
О хозяйстве небогатом
С этих пор не забывал:
Три семейных автомата
Драил, диски набивал.
Даже щеткой из овчины
Чистил обувь для подруг,
Как порядочный мужчина
И внимательный супруг.
…На пол в хате, сном сраженный,
Взвод валился наповал.
С двух сторон ютились жены,
Посередке – я вздыхал.
Шелестел под плащ-палаткой –
Был ни мертвый, ни живой.
Ветерком дышала Натка,
Шаргия – ковыль-травой.
Спали женушки-голубки
Под глухой метельный звон,
И до утренней побудки
Сторожил я этот сон.
А потом под Белостоком
В разомкнувшемся строю
Натку ранило жестоко
И порушило семью.
Я шептал:
– Не плачь, голуба!
Докторов на помощь звал.
В холодеющие губы
В первый раз поцеловал.
Не сберег… А Шарги вскоре
Под салют победных гроз
Вышла замуж за майора,
Не шутейно, а всерьез!
И вернулся я до хаты
Над серебряным Донцом
Вроде парнем неженатым,
А по честности – вдовцом.
Ох и славные ж девчата,
Совесть, молодость моя,
Были Ната из санбата
И радистка Шаргия.
