Все чуждо в доме новому жильцу.
Поспешный взгляд скользит по всем предметам,
чьи тени так пришельцу не к лицу,
что сами слишком мучаются этим.
Но дом не хочет больше пустовать.
И, как бы за нехваткой той отваги,
замок, не в состояньи узнавать,
один сопротивляется во мраке.
Да, сходства нет меж нынешним и тем,
кто внес сюда шкафы и стол, и думал,
что больше не покинет этих стен;
но должен был уйти, ушел и умер.
Ничем уж их нельзя соединить:
чертой лица, характером, надломом.
Но между ними существует нить,
обычно именуемая домом.
На московских улицах, неоновых распятиях,
У ресторана блудницы целуются в объятиях.
А ты одна скитаешься с глазами неба синего,
В чужих ногах валяешься, семнадцать с половиною.
В больших домах ночуешь ты, красивая и жалкая,
Кого теперь целуешь ты и ждешь в объятья жаркие?
А завтра может он придет, не зная в жизни пошлого,
Тебя на танцы позовет, не зная твое прошлое.
И ты на танцы с ним пойдешь, прикинешься невинною,
Тебе к лицу и эта ложь, семнадцать с половиною.
Но переменчива судьба, опять одна скитаешься
Опять доступна и нежна, в чужих ногах валяешься.
На московских улицах, неоновых распятиях,
У ресторана блудницы целуются в объятиях.
У ресторана блудницы целуются в объятиях.
У ресторана блудницы целуются в объятиях.
