Волосы за висок
между пальцев бегут,
как волны, наискосок,
и не видно губ,
оставшихся на берегу,
лица, сомкнутых глаз,
замерших на бегу
против теченья. Раз-
розненный мир черт
нечем соединить.
Ночь напролет след,
путеводную нить
ищут язык, взор,
подобно борзой,
упираясь в простор,
рассеченный слезой.
Вверх по теченью, вниз —
я. Сомкнутых век
не раскрыв, обернись:
там, по теченью вверх,
что (не труди глаза)
там у твоей реки?
Не то же ли там, что за
устьем моей руки?
Мир пятерни. Срез
ночи. И мир ресниц.
Тот и другой без
обозримых границ.
И наши с тобой слова,
помыслы и дела
бесконечны, как два
ангельские крыла.
Когда приходят вестники из рая,
Вмиг исчезают вестники из ада,
И светится травинка луговая,
Сквозит во всем довольство и отрада.
И кажется, что жизнь не так тягуча,
Как эта туча…
Стянуты пробелы.
И верится в какой-то дивный случай,
И нет надежде горького предела.
Когда приходят вестники из ада,
Вмиг исчезают вестники из рая.
И холодит осенняя прохлада,
И песнь на полуноте замирает.
И ничего уж больше не случится…
Замкнется жизнь в железе и бетоне,
А память — электрическая птица,
Рванется ввысь и вспыхнет на подъеме.
Так бесполезно скомканы минуты.
Живешь как все, но замечаешь впрочем:
То все как будто молишься кому-то,
То от кого-то откреститься хочешь.
