Вослед за тем последует другой.
Хоть, кажется, все меры вплоть до лести
уж приняты, чтоб больше той рукой
нельзя было писать на этом месте.
Как в школьные года — стирал до дыр.
Но ежедневно — слышишь голос строгий;
уже на свете есть какой-то мир,
который не боится тавтологий.
Теперь и я прижал лицо к окну.
О страхе том, что гнал меня из комнат,
недостает величия припомнить:
продернутая нить сквозь тишину.
Звонки, звонки. Один другому вслед.
Под окнами толпа, огней смешенье…
Все так же смутно там, как ощущенье,
что жизнь короче на один запрет.
Ни в хорошем, ни в злом не заметен,
И ни в чем не оставивши след,
Переносчиком слухов и сплетен
Продержался он семьдесят лет.
И, похоже, недобрый подарок
Поднесла напоследок судьба:
Чем теперь эмигрант-перестарок
В Калифорнии тешит себя?
Оттого средь бессонницы ночью
(И спасибо еще, что не днем!)
Распроститься с ним память не хочет
И без толку гадает о нем:
Каково без московских знакомых,
Разговоры понятны едва,
На звонки не хватает зеленых,
А на сплетни где сыщет слова?..
До чего ж непонятно и странно:
Здесь, казалось, цена ему — грош,
А убрался за два океана —
И от мысли о нем не уснешь.
Привидение, призрак — упорно
Он терзает меня досветла,
Словно в бедной России неполно
Без бездельника и без трепла.
